наблюдение в своё имение сослали. Приказано жить безвыездно. Так и существую, мучаюсь уже три года. Забыли, сколько я для империи, престола и дворянства сделал! Ещё три года назад на виду у всех был. На всех приёмах и во всех общественных присутствиях, почитаем и узнаваем. Всё уважение окончилось в один миг, в один месяц. Даже император выразил своё неудовольствие и отдал приказ забыть больного и старого, верного слугу престола. Конечно, я не подарок, вспыльчив, жесток, своенравен. Так все такие, не я один. В шестьдесят семь лет из любого старика можно дурака сделать. Видно, кому-то моё богатство спать не даёт. Последние годы и с головой что-то не в порядке. Память теряю, что делал, не помню. Кошмары снятся, видения всякие приходят. Да это и понятно, одних контузий три, не считая ранений. Заснёшь, а кровь, пролитая в сражениях так и стоит перед глазами. Проснёшься, голова разрывается и лопается от боли. Вон их сколько орденов, да прочих отличий по стенам развешано, а здоровье не вернёшь. Плохо, что так и не женился и родных детей не завёл. Незаконнорождённых четверо и трое из них с отцом знаться не желают. Да и как жениться? Потерял, в тяжёлое время, любовь навсегда. Погибла любимая Елизавета, при войне с французом. В то время, когда Наполеон на Русскую землю вторгся. Ограбили и убили под Москвой, когда бежала из белокаменной, спасаясь от иноземных захватчиков. Тяжёлую, мученическую смерть приняла любимая женщина. Больше подобной найти не смог, не повезло и не получилось. Остальным только деньги подавай, любовь ни к чему. А дети, от дворовых девок нажитые, к отцу относятся без особого уважения, без любви, почёта и заботы. В завещании всем отписал большие капиталы. Никого из них, троих, не забыл. Матерей их тоже милостью не обидел. Вольные всем дал, да только мало им. Растут дети неблагодарными. Вся надежда на последнего ребёнка, хоть и незаконнорождённого. Может из него толк будет. Хотя вряд ли увижу, близок смертный час. Четвёртому ребёнку ещё всего ничего, семь лет, но и про него не забыл. О незаконной жене, матери своего ребёнка, побеспокоился, подумал. Она самая любимая, хоть и старик я, а она молода. Всё у нас было по согласию, да только если люди узнают, то опять грязи наговорят и придумают небылицы. Поэтому правильно, что отправил её подальше, в Тулу. Там дом ей купил, фамилию новую с паспортом справил, теперь она Остебная. Никто и не вспомнит о старой фамилии и прежней жизни. Вольную выправил и капиталов на безбедную жизнь оставил. После моей смерти может и замуж достойно выйдет, в жизни всё бывает! Даже необычные украшения заказал у лучшего ювелира. Обещал он, что подобных изделий больше никогда не повторит. Дороги необычайно, по десять рублей за каждое отдал, двух коней купить можно. Одно жене, а одно дочери, семилетней, с символами родового герба. Пусть растит ребёнка, мне уже недолго осталось. Она одна ко мне по-человечески относится. Даст Бог здоровья, съезжу, навещу их».
Мысли путались. Генерал перевернулся с бока на бок, желая заснуть, но не смог. Послышался подозрительный шум где-то внизу дома. Старик присел на кровати. Дверь в его комнату была открыта, поэтому всё, что творилось на первом этаже было хорошо слышно. Иной раз кошки ходят, мышей гоняют, а их слышно, как будто рядом находятся.
– Прошка, ты? Чего тебе не спится? – слабо проговорил он, на громкий голос не хватало сил.
В ответ отозвалась тишина, нарушаемая движениями маятника напольных часов и шуршанием мышей где-то под крышей.
«Кажется, наверное. Опять с головой беда, болит страшно. Покоя от неё нет, скоро окончательно с ума сойду и стану полным дураком. Ни доктора, ни травы, ни заговоры не помогают. Чего только не испробовал, ничего не облегчает боль. Одна тоска днём и страх с бессонницей по ночам, вот мои постоянные спутники. И так уже несколько лет, одна беда со мной!», – подумал старик и вновь прилёг на кровать.
Однако шум повторился, но уже гораздо ближе. Послышались тихие и крадущиеся шаги. Старик привстал вновь и посмотрел на проём двери. Вошёл Емельян, незаконнорождённый сын.
– Чего тебе, Емельян? Как ты здесь оказался, ты ж в Венёве должен быть? Или опять пропился в чистую? Или в карты проигрался? Как посмел прибыть ночью и без спроса? – сердито спросил бывший бравый генерал.
– Про какой спрос вы говорите, тятенька? Я в родной дом приехал, навестить вас. Беспокоюсь, как здоровье ваше? Может помочь чем? – с натянутой улыбкой проговорил, Емельян.
– Чего ты несёшь? Что бы ты и навестил? Да такого в жизни не случится! Да и запрещено без разрешения ко мне прибывать, не помнишь? Что за своевольство такое. Значит, проиграл и раскидал деньги. Я же тебе двести тысяч выдал, да и ещё векселей на такую же сумму. На эти деньги купцом первой гильдии стать можно четыре раза!
– Вы, тятенька, не шумите. Всё одно никто не слышит. Это вы, когда гусарскими полками командовали, тогда шуметь могли. Сейчас вы старый и никому не нужный человек, тем более под государственным надзором и опекой. А деньги эти ушли по назначению. Вы думаете, кто письма на вас клеветнические писал в Тулу, Москву и Санкт-Петербург? Я и писал, ваш покорный слуга. Денег на стряпчих не жалел, кого надобно подмазал от души. Подарков дал, взяток посулил. Создал вам общественное презрение и полный общественный надзор. Все знают про вашу жестокость к крепостным, насилие к девкам и травлю людей собаками. Про пытки и жестокость. Остальные средства сгорели в неудачных коммерческих предприятиях, потому что обманули меня. Ну и малость проиграл и прогулял. И вот, крохи остались. Надобно ещё дать, тятенька, не жалейте, делитесь. Вам, тятенька, жить осталось немного. Вам деньги не к чему, у вас их куры не клюют, – вызывающе улыбаясь, ответил Емельян.
– Мне уже семьдесят лет. Какие девки, какое насилие? По человеческой природе сие невозможно! Зачем ты это сделал? Я же с вами по совести поступил, всем помог. Всех на ноги поставил. Вольные выправил. Зачем ты моё честное имя и фамилию испоганил? Она и твоя, я ж отец тебе. Зачем, пользуясь моей слабостью, людей в заблуждение ввёл? – удивлённо и разгневанно спросил старик.
– Как зачем? Детей родных у вас нет. Все прижитые от дворовых девок. Денег дали всем, никто не спорит. Только мне мало. Понимаете, меня? Мне мало! Теперь, когда удалось из вас самодура сделать и под надзор власти ввести, вы в моих руках. Что придумаю, то все стряпчие и раструбят. Все знают, что с головой у вас не в порядке, всему и поверят. Свидетелей любых куплю, чего не было, всё вам припишем. То, что лет вам много, это конечно веры в ваши преступления не вызывает. Но, скажу я вам, тятенька, всё можно купить. Всё имеет цену, только смотря какую дать. Так что, давайте денег. Зачем вам старому человеку деньги, уже прожили своё. Если, конечно, желаете жить и умереть в спокойствии, без досужего надзора власти и полиции. Что касается моего имени и фамилии, так они с вами разные. Остальное мне деньги заменят, в том числе и отца. Если не будет вашей добровольной воли денег дать, я и сам знаю, где они у вас лежат, – смеясь ответил Емельян.
– Ах ты тварь неблагодарная! Посеку, проходимца! – ответил генерал, хватаясь за саблю, стоящую у изголовья кровати.
– Сейчас, посечёте! Это вам не в молодости с поляками, шведами и французами воевать и сабелькой помахивать. Силёнок-то у вас и нет уже. Сейчас вы только мышь можете прихлопнуть, и то не всякую, а умирающую. Такую же, как вы, тятенька, старую и бесполезную. Генерал, все мыши на повал, – с этими словами Емельян, издеваясь, толкнул старика, не обращая внимания на саблю, стоящую у изголовья его кровати.
От толчка помещик Асмайлов, откинулся и ударился о железную спинку кровати, из головы потекла кровь, которая залила часть лица. Он тяжело задышал, но сознание не оставляло его. Собрав оставшиеся силы, он вновь